— Не очень.

— А я тем более. — В темных глазах прыгали веселые бесенята. — Где-то прочитала, что генетически мы все родственники тех, кто бился на Куликовом поле. Рассказала Пашке, он поскреб лысину и прошептал: «Не дай Бог!» Вот так. Так что, жить в этом русско-мексиканском сериале желания у меня нет. А когда поступила в Строгановку, Паша встал на дыбы. У него в «Теремке», блин, интерьеры! А я все красками провоняю. Вот и выделил эту квартирку. В общагу отпускать побоялся, сказал, что квартира дешевле, чем потом встанет лечить меня от наркомании.

— Разумная щедрость, — согласился Максимов.

— О, ты Пашу не знаешь! Квартиру он купил на меня, выписав ссуду через свой банк. Деньги возвращать не надо, потому что банк через месяц накрылся, управляющий в бегах, а Паша опять — в шоколаде. Сколько и чего купили на деньги тех дураков, что доверили бабки Пашиному банку, не знаю и знать не хочу. Но все прошло мило и полюбовно, потому что Паша даже за границу временно не линял.

— Интересно люди живут! — вздохнул Максимов. Выдумала или нет, установить сложно. А на возможные крупные неприятности намекнула достаточно прозрачно.

— Но и ты не скучаешь, — напомнила Вика.

Максимов хотел ответить, но осекся. В прихожей запиликал звонок. Звонили настойчиво и нервно, в расчете разбудить крепко спящего.

«Вот теперь самое интересное. — Максимов затаился. — Пошли в обход по квартирам. Чашку кофе — мне в лицо, заорать во все горло, дверь начнут вышибать сразу же».

Он внимательно следил за чашкой кофе в ее руке. Вика, странно прищурившись, смотрела на Максимова.

Звонивший бухнул кулаком в дверь. Гулкое эхо прокатилось по пустому коридору.

Чашка медленно поплыла к раскрывшимся губам, Вика сделала глоток.

— Что дальше? — прошептала, облизнув губы.

— Пьем кофе, — так же тихо ответил Максимов. Посмотрел через ее плечо в окно. На детской площадке возилась малышня, мамаши судачили о своем, сбившись в стайку. По зазеленевшему от жары пруду, вяло перебирая лапками, плыла утиная семья. Где-то на одной из скамеек, просвечивающих сквозь густую зелень, наверняка уже устроился наблюдатель. Возможно, сразу несколько. Ментовская наружка усидит до конца рабочего дня. А тот, кто умеет метать шакен и драться в темноте, будет ждать до конца.

Их взгляды встретились. Зрачки Вики расширились, затопив глаза черным.

По тому, как беззвучно она опустила чашку на блюдце, Максимов понял, он останется здесь. Опасность будет кружить на мягких лапах вокруг, а здесь будет тишина.

Глава девятая. И БЫЛО УТРО

Профессионал

Эскалатор медленно тянул вверх плотную человеческую массу. Измочаленные давкой в вагонах, еще окончательно не проснувшиеся люди нервно переминались с ноги на ногу, поднимали лица вверх, навстречу свежему утреннему сквозняку.

Белов свернул газету в трубочку и сунул в карман пиджака. Ежеутренняя порция чтива, наскоро сварганенная молодыми дарованиями из «Московского комсомольца», на трудовой лад не настраивала. Скороговоркой упомянув о пожаре, трех трупах и угнанной у известного певца машине, газета весь разворот отдала глубокомысленным рассуждениям о шансах политиков на грядущих выборах.

Пожар и выборы Белова не интересовали. О трупах, и не о трех, а о всех, обнаруженных за прошедшие сутки, он узнает через полчаса из милицейской сводки, а на машину певца было наплевать. По трем соображениям сразу. Во-первых, не Хулио Иглесиас, чтобы иметь машину за сорок тысяч «зеленых»; во-вторых, не обеднеет, если живет, как пишет газета, в восьмикомнатной квартире, а в-третьих, это Белов знал от агента, безголосый соловей совсем недавно щебетал на свадьбе у одного «авторитета», так что, надо думать, все обойдется без заявления в милицию.

Белов ухватился за эту мысль, изощренное чутье опера подсказало, что в ней есть толика смысла.

«Почему нет? — подумал он, прищурив глаз. — Присмотрели сладкоголосого, приласкали, а потом сымитировали угон. Куда пойдет соловушка? Только не к ментам. К „крыше“. Если есть. Должна быть, иначе не напел бы на квартиру размером с футбольное поле. Значит, одна „крыша“ решила подвинуть другую. Сейчас начнутся разборы, и журналюгам из „МК“ подвалит работенка. Трупа три им нарисуют в два счета. А может, и не будет ни фига. Просто проиграла „крыша“ своего певца в карты или отдала за долги. Вот новый хозяин и учит лабуха уму-разуму. Тачку вернут, они такие финты любят. Если у человека забрать все, а потом вернуть часть, он тебе всю жизнь будет в ноги кланяться. Уж кто-кто, а „авторитеты“, без разницы — с партийным или лагерным стажем, — эту нашу рабскую сущность знают и играют на ней по-черному».

Он краем глаза зацепил молодую блондинку, проплывавшую вниз на соседнем эскалаторе, и философское настроение само собой улетучилось. Белов невольно охнул и уже не смог отвести от нее глаз.

Легкое платье насквозь просвечивалось бившим сверху солнечным светом. Если что и было под платьем, то такое же прозрачное и легкое. Белов отметил, что ее тело покрыто ровным, явно не московским, а морским загаром. На голой до плеча руке отчетливо виднелся золотистый пушок. Белов посмотрел на кисть незнакомки, лежащую на изжеванной по краям ленте поручня, и ощутил нездоровое сердцебиение. Все; как он любил. Острые хищные ногти, тонкое запястье с белой косточкой, просвечивающей сквозь загар.

— Так идет, что ветки зеленеют,

Так идет, что соловьи чумеют,

Так идет, что облака стоят, — прошептал Белов, вцепившись взглядом в проплывающее мимо лицо.

Незнакомка, до этого равнодушно смотревшая вниз, словно что-то почувствовала, повернула голову и с интересом посмотрела на Белова. Длилось это ровно секунду. Потом огонек в ее глазах погас. Она чуть дрогнула уголками ярко накрашенных губ и отвернулась.

«Расслабься, Игорек, — сказал сам себе Белов. — Повело старого мерина! В твоем возрасте для участия в чемпионате по сексуальному многоборью одного роста и широких плеч мало. Нужен „мерс“ и счет в швейцарском банке. А ты в сером пиджачке прешься на работу на метро. И можешь не изображать из себя Джеймса Бонда на боевом задании, не пацан уже. Удостоверение в нагрудном кармашке мужской гордости не прибавляет, а в наше время полной свободы и того хуже — как справка о кастрации. Вот ты же не можешь сейчас рвануть за ней, плюнув на все? Нет. Вот и не возбуждайся без надобности. А то инсульт схлопочешь».

Оглянулся. Фигурку в белом уже закрыла плотная стена спин, было лишь видно копну искристых волос, стянутых на затылке белой резинкой.

«Раньше мог бы. В два счета. Звякнул бы Пашке, мол, срочно шушукаюсь с агентом, прикрыл бы меня на часик. Десять минут, и она дала бы телефон, а за полчаса обговорили бы планы на выходные. Куда бы делась, малая!»

«Раскатал губу», — произнес кто-то другой, мерзкий, как неопохмелившийся алкаш. Этот другой сидел внутри с самого утра. Разбудила его благоверная своим скулежом по никчемному поводу. В душе Белов был согласен, что жена имела моральное право на легкий скандал: заявился за полночь, еле отрапортовал о прибытии и сразу же рухнул замертво. Но пилить все утро, как старая бензопила «Дружба», еще не оклемавшегося мужика — садизм крайней степени. Белов даже не стал завтракать, хлопнул две чашки чая и поспешил удалиться на безопасное расстояние. Мерзкий голосок внутри подбивал на убийство.

«Меньше надо было пить», — опять ожил мерзкий алкаш.

«Да пошел ты!» — цыкнул на него Белов. Вчера, действительно, перебрали. Втроем поехали навестить друга Женьку, повезло человеку, нашел теплое местечко в отделе при Шереметьеве-2, такое грех не отметить. Две бутылки уговорили сразу. За встречу. Потом пошли за добавкой, но во фри-шопе от цен сделалось дурно. Пришлось посылать гонца в соседнюю Лобню. Что разливают по бутылкам в этом городке, для Белова осталось тайной. От первого же стакана он окосел хорошо и надолго. Как оказался у дверей родного дома, еще предстояло выяснить. , «Плохо мне, плохо!» — заскулил голосок внутри.